Петербургский сыск. 1874 год, февраль - Игорь Москвин

С намерением проверить на следующий день Степана штабс—капитан подходил к 4 линии, стало душно, и он расстегнул пальто. Фонари, хоть и стояли, не в пример заобводновским окраинам, но света почти не давали, некоторые стекла ламп были закопчены. Василий Михайлович даже остановился, покачал головой, что, мол, непорядок, фонарщики за зиму пообленились.

Повернул на четвертую линию, миновал Малый проспект, чтобы между строящимися доходными домами выйти к своему.

«Если Перегудов не виновен, – Жуков продолжал измышления, – то преступника стоит искать в трактире. Как его там? Ах да, „Ямбург“. Недаром Василий Михайлович там днюет и ночует. А может из—за довольно привлекательной нынешней хозяйки? – Пришла крамольная мысль, но тут же была отброшена, как незаслуживающая ни малейшего внимания, – стоит, как говорит Иван Дмитрич, делом заниматься, а не распылением сил. Это верно!»

Через пол часа, которые потратил на дорогу, Миша, предварительно поинтересовавшись у дежурного чиновника, здесь ли Путилин? Неторопливыми, словно восьмидесятилетний дед, начал подниматься по лестнице, цепко держась за перила.

Идти побитой собакой не хотелось, но не оставалось другого выхода.

– Разрешите?

– А, Миша. – оторвал взгляд начальник сыскной полиции от бумаги, что держал в руках, – заходи, заходи. Хорошо, что пришел, – Миша воспрянул духом, – не то я совсем погряз вот в этом, – и он, сверкая глазами, потряс депешу, – ты садись, не стесняйся.

Жуков в распахнутом пальто подошел к столу, от него пахнуло зимней свежестью, пропитавшей его с ног до головы, пока шел по заснеженным улицам.

– Чем порадуешь? – Теперь взгляд Путилина стал добродушно—насмешливым, что, мол, знаю, знаю наперед, твои речи.

Миша смутился, но на один только миг, потом расправил плечи и сел на стул.

– Вы правы, Иван Дмитрич, моя неприязнь к артельщику Перегудову завела меня по

Тропинке в другую сторону, вместо того, чтобы делом заниматься…

Путилин поднял руку, прерывая тираду агента:

– Вот ты. Миша, и прав, и в то же время нет. Вот если есть сомнения. То их требуется развеять, иначе ты не можешь идти дальше, а постоянно будешь озираться назад и подленькая мыслишка будет точить, что вот не проверил до конца, а там может скрываться истина, к которой мы общими усилиями идем.

Жуков молчал, раз уж так вышло, то стоит тянуть лямку до самого конца.

– Но неправда твоя в ином, что ты вместо того, чтобы прислушиваться к старшим по службе, начинаешь перечить.

– Иван Дмитрич, – все—таки не выдержал Миша, – но мои поступки продиктованы в первую очередь принести в общее дело малую толику мыслей, ведь вы говорите, развеять сомнения. Это так, ведь я и учусь, но в тоже время думаю, что правильно поступаю. Да, в данном деле я не прав, глаза застлали совпадения и борода, и прихрамывает, и…

– Миша, я тебе про Фому, – Путилин улыбался, – ты должен сам решать, в какую сторону двигаться, но и рассчитывать, чтобы твое не становилось преградой для общего.

Глава тридцать вторая. Кто же это так шуткует…

Через четверть час после Миши в кабинет явился в самом мрачном настроении надворный советник Соловьев. Небрежно бросил на соседний стул шапку с перчатками, что ранее за ним не наблюдалось, и не решался первым начать разговор.

– Да, – произнес Иван Дмитриевич, – видимо, тяжелый сегодня выдался день.

– Вы правы, – Иван Иванович положил руку на стол, – тяжелый, – согласился с начальником и с придыханием выдавил из себя, – ну, ничего с Синельниковым не получается.

– Бывает, – буднично ответил Путилин.

Соловьев поднял на Ивана Дмитриевича приободренный взгляд.

– Сколько за Синельниковым не ходят агенты, – начал надворный советник, – никаких изменений в жизни. По нему хоть хронометр сверяй. Прогулка, обед. Прогулка и больше носа из дому не кажет. Никого у себя не принимает, живет затворником. Чем занимается в снимаемой квартире, одному Богу известно. – увидев недовольное выражение на лице Путилина, дополнил, – не удалось нам узнать… пока.

– Так никто и не ходит к нему?

– Совершенно верно, правда, на днях заезжал один господи и то на пять минут.

– Выяснили, как зовут господина?

– Да, – Соловьев не стал рассказывать, что агент покинул пост и поэтому неизвестно, выходил ли Синельников из дому или нет.

– Иван Иванович, – нетерпеливо произнес начальник сыскной полиции.

– Некто Задонский, проживающий на Большой Мещанской в доме Глазунова.

– Уж часом не Сергей ли Евграфович? – Прищурил глаз Путилин, а во втором так и сияли искры непонятной хитринки.

– Так точно, – изумился надворный советник, – Сергей Евграфович.

– Значит, в нашем деле появился Задонский Сергей Евграфович и проживает все по тому же адресу.

– Вам он знаком?

– А как же! – Иван Дмитриевич посмотрел в окно, прищурив глаза, словно припоминая, – в шестьдесят седьмом, нет в шестьдесят восьмом пришлось вести дело о мошенничестве, вот в том деле и принимал участие Сергей Ефграфович, тогда за недостаточностью собранных сведений ему удалось остаться вне всяких подозрений. Смотри—ка, лет прошло немало, а он, значит, с темными делами не покончил. И какими делами он нынче занимается?

– Я наводил справки, так господин Задонский посредничает. подыскивает дома, усадьбы, имения, не чурается торговых дел.

– Посредничает, стало, быть.

– Да.

– Понятненько, понятненько, – Иван Дмитриевич барабанил пальцами по столу, – стало быть, наш Синельников имеет намерение покинуть столицу и сделаться хозяином… Не думаю, чтобы он удовольствовался домом или усадьбой, скорее всего он замахнулся на имение там, где его никто не знает?

– Может быть, – пожал плечами Иван Иванович, – но я не вижу, к сожалению, наших дальнейших действий. Тимошка ускользает, как уж в высокой траве.

– Отнюдь, – Путилин смешно почесал пальцами левой руки нос, – нам в этом поможет господин Задонский.

– Каким образом и в чем может заключаться его роль?

– Вот какая штука, что Сергей Евграфович нам поможет, можете не сомневаться. Это мое дело, каким образом. А вот остальное – наше везение. Если Синельников собрался покупать, допустим, имение, ведь он хочет доживать век, не о чем не заботясь. Так?

– Допустим, – ответил в том же тоне Иван Иванович.

– Тогда он должен расплачиваться ассигнациями…

– Прекрестенского?

– Да.

– Иван Дмитрич, прошло столько времени и вы думаете, что он не использовал их?

– Синельников, как вы говорите, да и я успел его узнать, очень осторожный человек, лиса в человеческом обличье и, я не думаю, что он потерял осторожность и начал расплачиваться ассигнациям, о которых он знает, что их номера аккуратный Прекрестенский переписывал в журнал.

– Но мог поменять в других городах?

– Иван Иванович. Вы противоречите сам себе, ведь вы мне докладывали намедни, что за последние годы Синельников никуда из столицы не выезжал, так?

– Совершенно верно, но…

– Вот получит деньги за покупку Задонский и принесет их нам, а там мы уж посмотрим, совпадают номера ассигновок или нет.

– Что ж, будем уповать, что все получится, как задумано, иначе…

– Договаривайте, Иван Иванович, договаривайте. Не сумеем доказать вину Синельникова, уйдет от людского суда и будет проводить дни в неге и богатстве, проживая деньги, полученные кровавым путем.

Осталось пройти Василию Михайловичу самое неприятное место, меду строившихся двух доходных домов. Зима, поэтому приостановлено всякое действо до теплых деньков. Сторожа не стремятся выполнять возложенную работу. поэтому с наступлением темноты, не кажут носа на улице. Да и зачем? Никто не ходит, а если и прошмыгнет мимо домов, так ничего ж не случается. Фонарные столбы не так близко.

Штабс—капитан не каждый день, но бывало, ходил здесь. Все таки и ближе, и быстрее, нежели обходить улицу до следующего проспекта, чтобы возвращаться по параллельной улице. Сегодня он шел спокойно, не озираясь украдкой по сторонам. Да и кого бояться, рассудил он. И не заметил, как на некотором расстоянии следовал высокий господин в черном пальто с поднятым воротником и в шапке, натянутой по самые брови, и старался тот господин по большей части идти в тени домов, чтобы поменьше мелькать на освещенных фонарями улицах.

Господин шел давно, еще с Петербургской стороны, все подгадывал место, где можно напасть на Орлова. Он не думал убивать Василия Михайловича, но ежели придется, то рука не дрогнет. Слишком близко подобрался этот агент. Крутится рядом не с проста, то ли что—то знает, то ли начинает догадываться, поэтому стоит немножко ход следствия направить в другую сторону. Можно было застрелить, мороки меньше, но шум от выстрела господину не к чему. Могут выскочить люди и. не дай Бог, заметят его или еще хуже того, схватят.